Семьдесят две небылицы Калмыцкая народная сказка

Семьдесят две небылицы (Калмыцкая народная сказка)

Давным-давно у одного хана была красавица дочь. Многие сыновья ханов, нойонов, зайсангов хотели засватать эту красавицу, но хан никому не давал согласия.

Однажды хан объявил: кто ему расскажет красиво и интересно семьдесят одну небылицу, тому он отдаст свою красавицу дочь и полцарства.

Услышал об этом один бедняк и решил послать к хану своего старшего сына. А прежде чем послать сына, надо его проверить. Вот идёт старик со своим сыном по берегу озера и говорит ему:

— Посмотри-ка, видишь, теленок матку-рыбу сосёт?

— Да, да, вижу, сосёт! Даже на мое лицо молоко брызнуло,— отвечает сын.

Отец остался доволен сыном, его быстрым и находчивым ответом и отправил его к хану.

Явился сын к хану и доложил, что приехал рассказать ему семьдесят одну небылицу.

Сел он перед ханом на колени и начал свой рассказ.

— Родившись раньше своего отца, я пас табун прадеда. Сел я на верблюда, еще не родившегося, взял плётку из ветвей дерева, которое еще не росло, сделал аркан из верёвки, ещё не свитой, и в жаркую погоду отправился в далёкий путь — при дожде, который не шёл, при шургане, которого не было. Во время странствия мне захотелось есть и пить. А жара была несносная. Вдруг на самой вершине горы блеснула лужа.

Подъехал я к луже и увидел: по краям ее черви завелись, а середина не вытерпела жары и покрылась льдом толщиною в четверть и еще четыре пальца.

Походил вокруг лужи да подумал: «Что делать? Как бы напиться? Чем пробить лёд?»

И сделал я так: снял голову, ударил ею об лёд, пробил дыру и спустил в нее голову — напиться.

Надо продолжать путь. Сел я на верблюда, который не родился, и поехал. По дороге достал свою трубку величиною с добрую верблюжью голову, набил в нее несколько пучков табаку, хотел взять в рот сурул (чубук), а рта не оказалось. Ах, да, голова-то моя подо льдом! Пришлось вернуться.

Подъезжаю к луже. А голова уже вылезла из проруби, смеется и говорит:

— Хо-хо-хо! Хозяин-то сам за мной приехал.

Когда я к ней подошел, то с ужасом увидел, что снизу она примёрзла, середина гниет, а сверху уже черви завелись, и множество мух вьётся вокруг. Скорее отогнал я мух, стряхнул червей, вырвал изо льда бедную голову и поставил на плечи.

Взял в рот трубку. Чем ее разжечь? Сделал огниво из кусочков льда, а вместо трута взял воду. Высек изо льда искру, вода и загорелась. Прикурил я и поехал.

Ехал-ехал, приехал в какую-то долину. А в этой долине тьма мух. Вижу, чем-то они встревожены. Подъезжаю. Оказывается, у них идет семейный дележ имущества, и никак они не могут сговориться: ругаются, а толку нет.

Увидев меня, они обратились с просьбой:

— Милый человек, сделай одолжение, раздели нас.

Я, конечно, разделил. Кто прав — дал пощечину, кто неправ — тому две. Навел порядок и поехал дальше.

Тем временем мухи, проникнутые благодарностью к благодетелю, обсуждали, чем мне отплатить за услугу. И решили подарить самую жирную черную трехгодовалую муху, которая от роду была яловой. Они догнали меня и передали подарок. Муха оказалась очень жирной: на задке жир толщиной в четыре пальца, а под мышками — в три пальца.

Подарок я принял и продолжал путь. К вечеру остановился на отдых. Не убив муху — снял ее шкуру, не снявши шкуру — сварил, не сварив — вынул из котла, не вынув — съел. Муха была такая жирная, что сало с рук текло. По обыкновению, вытер руки о сапог.

Разделся и лег спать, а сапоги положил рядом с собою. Крепко уснул.

Среди ночи проснулся от страшного шума. Что бы вы думали — дрались мои сапоги. Один кричал:

— Хозяин тебя любит, а меня нет. За что он тебя намазал жиром? Мы одинаково тащили в себе этих двух великанов — хозяйские ноги. Почему тебе преимущество, почему он тебя ближе к сердцу держит?

Пришлось вмешаться в это дело, чтобы прекратить раздор. Кто прав — тому дал пощечину, кто неправ — тому две.

— Перестаньте,— сказал я им,— шуметь и спорить.

И опять лег спать.

Немного погодя опять проснулся от страшного шума. На этот раз разругались и дрались нож и ножны. Я лежу и прислушиваюсь к их спору. Ножны говорят:

— Ты думаешь, приятно мне тебя таскать? Твое лезвие тоньше волоска и острее сабли, из-за него я вечно изранен. Вдобавок, левая рука хозяина меня постоянно колотит. А гляди-ка, с тобой хозяин мясо ел, а мне так ничего и не дал. Что же это такое? Я же ему пользы приношу не меньше, чем ты. Почему он меня обошел?

— Да перестаньте же спорить,— закричал я и прекратил раздор. Кто прав — тому дал пощечину, кто не прав — тому две. Успокоил.

Лег снова спать.

Наутро, проснувшись, обнаружил, что нет одного сапога и ножа. Куда они могли запропасть? Вспомнил, что в эту пору у хана была свадьба. Наверное эти черти отправились бражничать. Старый череп и тот катится на свадьбу.

Надел я один сапог на обе ноги и отправился прыжками искать их. Попробовал вперед идти, не удается, попробовал назад идти — удается. Я и пошел задним ходом.

Иду и вдруг слышу, — где-то сбоку раздается молитвенный мотив. Прихожу туда, а там собрались на свою молитву все крылатые. Председателем — дудак, руководителем — журавль, барабанщиком — цапля, тенором — ворона, трубачом — беркут, а остальные мелкие птицы вопят, как манджики.

Только я подошел к ним, они и улетели.

Пришел я к хану и, представьте себе, вижу там нож и сапог. Нож делит между гостями угощения, а сапог подносит араку. Я уж хотел их взгреть и забрать с собою. В это время сапог мне подмигнул.

«Заходи, мол, присаживайся. Водка — рекой, махану — гора. Угощу».

Вот пройдоха! Я, конечно, воспользовался случаем. Тихонечко присел у входа кибитки.

Уж сапог мой постарался! Как только кто-нибудь приподнимается, сапог под его рукой сует мне махану, а как садится — между его ног протягивает мне чашку с аракой.

Наелся, напился до отвала. Потихоньку отозвал своих в сторону, взял их и пошел к стоянке.

Иду по степи, вижу — быстро мчится тройка-тачанка, запряженная одной бурой лошадью. Пыль от них над дорогой высоко-высоко поднимается. Я думал, что едет великий нойон на великую свадьбу. Встречаю. А это оказалось тарантул бежит и на своей спине личинки тащит.

Ехал по долине. Видел молебствие сусликов, они ставили богу свечи из сухой степной травы. Видел, как зайцы осеннюю стрижку делали. Зашел к зайцам, попросил у них клочок шерсти на пару чулок и отправился дальше.

Встречаю муравья, который два связанных зерна перевалил через плечи и тащит.

— Муравей, а муравей, куда ты бредешь?

— На ярмарку.

— Ах, ярмарка! Надо заехать, поглядеть!

Поехал на ярмарку. Все осмотрел, везде побывал.

Собрался в путь. И вот вижу: муравей, положив зерно под голову, прикорнул на земле. Может быть, его обидели, обокрали?

— Муравей, а муравей, что с тобой?

— Гуляю, братец. Не от отца-матери добро мне досталось, своим трудом нажито. Продал зерно по хорошей цене да покутил с приятелями. Вот и благодушествую.

Посмеялся я над парнем и поехал.

Ехал-ехал, подходит ночь. Привязал я своего верблюда, который не родился, за сухой куст и лег спать.

А куст-то за ночь и увел моего верблюда.

Пришлось с утра пойти на поиски. Долго искал, а жара несносная. Встретилось мне множество дудаков, и у всех крылья облетели. Лежат они и не движутся.

Неплохо полакомиться жирными дудаками. Я пяток дудаков взял и заткнул за пояс.

Не успел я сделать и десятка шагов, как почувствовал, что поднимаюсь в воздух. Дудаки, оказывается, ожили, полетели и понесли меня под облака. На грех, пояс лопнул, и я стремглав полетел вниз.

Сейчас конец!.. По счастливой случайности я упал на скачущего сайгака и так удачно, что оказался на нем верхом. Стиснул я ему покрепче бока коленями, чтобы он не выскочил из-под меня, и помчался. Сайгак несется, как стрела.

Когда я опомнился, то увидел, что на рогу у сайгака болтается что то. Присмотрелся,— оказалось, это те самые удила, которые я потерял три года тому назад и уж искать перестал. Я их не глядя снял и, не касаясь руками, положил за пазуху.

В бешеной скачке я почувствовал, как что-то задело за мизинец ноги. Глянул, а это плетка, которую я потерял в прошлом году. Наклонился, чтобы ее поднять, да и свалился с сайгака. Сайгак ускакал, а я остался.

Стою один в степи и сам не знаю, где я и куда мне идти. Кругом — ни травинки, ни деревца, а живой души и в помине нет. Только вокруг спит и похрапывает земля. Постоял я немного, послушал этот храп земли, сравнил его с человеческим храпом и узнал, что они ничем не отличаются один от другого.

Послушал я и пошел, куда меня ноги ведут. Через некоторое время ноги привели меня к бурьяну, который еще не рос. Подошел я к бурьяну и хотел присесть в его тени отдохнуть, как вдруг слышу, кто-то грозно зарычал из-под бурьяна. С испугу одним прыжком я отпрыгнул на десять верст назад и стал искать врага, притаившегося под бурьяном.

Искать долго не пришлось: в бурьяне оказался зайчонок, который еще не родился. Он сидел в тени бурьяна, который вовсе не рос и шил себе шубку на зиму. Увидел я зайчонка и мне стало стыдно и смешно, думаю: «Чего же я так испугался?»

— Эх ты! Ужин тебе сам в рот шел, а ты еды боишься и бежишь от нее,— пошутил я сам над собою и решил поймать зайчонка. Думаю: поймаю зайчонка, немного поласкаю, понежу, а потом устрою себе славный ужин. Только бы скорее поймать его, а то как бы он не убежал, зайцы ведь не понимают ласкового отношения. Я подозвал свою собаку, которая еще в прошлом году издохла, и пустил ее на зайчонка. Собака моя на брюхе, ползком, как змея подползла к бурьяну и бросилась на зайчонка, готовая вцепиться в него зубами. Но, что за чудо: собака моя, словно камень, полетела в небо. Я стою, смотрю на нее и не пойму: в чем дело? Думаю: неужели зайчонок сделал такой бешеный прыжок вверх и моей собаке пришлось сделать то же самое, чтобы поймать его?

Я все небо обыскал, чтобы увидеть, где бежит зайчонок, но, несмотря на все свои усилия, все же не мог разглядеть его, только вижу, как моя собака все стремительнее летит вверх. Через минуту она совсем скрылась за облаками.

Убедившись, что мне теперь не увидеть больше своей собаки, я решил отдохнуть в тени бурьяна, где лежал зайчонок. Подошел к бурьяну и к своему удивлению увидел, что зайчонок, совершенно невредимый, заснул крепким сладким сном, а его задние ножки хвалятся перед передними:

— Вы настоящие трусы! Чуть что — вы сейчас же бежать. И в бегстве вы всегда хотите быть впереди, в безопасности. А мы не такие, как вы, мы всегда готовы вступить в бой с любым врагом. Вы же видели, как мы эту собаку отправили на тот свет, к богу. Мы всегда такие.

Теперь мне стало ясно, почему моя собака летела вверх. Оказалось, что зайчонок так сильно лягнул собаку по морде, что она, бедная, как камень полетела вверх и отдала свою душу богу.

Правда, мне очень жаль моей собаки, но зато я впервые в своей жизни узнал, что зайцы могут лягаться так сильно и смертельно.

Я все-таки решил поужинать зайчонком. Надо было его поймать, пока он спит. С этой целью я потихоньку подкрался к нему и, не ударив, убил его. С этой ношей в кармане я поплёлся дальше. Кругом все так же пусто: никого и ничего. Надоела мне однообразная картина степи, и я повернул к реке.

Подхожу к реке. Смотрю — пауки своей паутиной рыбу ловят. Постоял, посмотрел я немного на это любопытное зрелище, выпросил у паука несколько рыбешек себе на ужин и продолжил свой путь по берегу реки.

Иду себе и смотрю на реку. Река, закованная льдом, извиваясь серебристой лентой, стремилась куда-то вдаль. Кругом шумели зеленые камыши и слышны были всплески рыб; в воздухе стаями пролетали дикие гуси, утки и много других птиц. Солнце палило нестерпимо, был самый разгар лета…

Ах! Как хороша была в эту минуту река, она была величава и спокойна. Но стоило только даже самому легкому ветерку прогуляться по поверхности реки, как водная гладь сейчас же покрывалась рябью мелких волн, и тогда река превращалась в огромную рыбу с бесчисленным множеством серебристых чешуек.

Не успел я насладиться этой прелестью природы, как вдруг недалеко от меня с сильным гулом взорвался на реке лед и большой, величиной с гору, кусок льда взвился вверх, к облакам, к небу. Стою, смотрю на этот взлетевший лед и думаю: дойдет он до неба или растает, когда приблизится к солнцу? Ан нет, лед долетел до неба, ударился об него, но не сумел пробить его толщу и, отскочив назад, стал падать вниз, на землю.

Подбежал я к тому месту, где упал и раскрошился лед, и стал рассматривать его, чтобы узнать причины его взлета вверх. Когда я тщательно осмотрел разлетевшиеся кусочки льда, то к своему удивлению обнаружил живого, но маленького-маленького, ну так всего с вершок длины, сазанчика. Но для меня и этого было достаточно, чтобы догадаться, почему с гулом взорвался лед и взлетел вверх. Увидев сазанчика, я сразу вспомнил, что сазаны в минуту родовых схваток бывают страшно неспокойны и от боли не находят себе места. То они бросаются в глубь воды, то кидаются вверх. И вот в этом случае, видимо, сазанчик был готов метать икру и потому с такой силой бросился вверх, что пробил лед толщиной в аршин и сам вместе с куском льда взлетел на воздух.

Я оказался прав: сазанчик был с икрой. Икры в нем оказалось так много, что когда я хотел поднять его за хвост, то едва мог сдвинуть с места. Желая узнать, много ли в нем икры, я стал сдавливать руками бока сазана. Особенно больших усилий не потребовалось для этого: созревшая икра от малейшего нажима пальцев сама легко сыпалась из сазана.

Три дня подряд выдавливаю я икру, а она все вылазит и вылазит. Уже пятый день выдавливаю икру, а икра все сыплется и сыплется без конца. А между тем выдавленная икра уже образовала целую гору. Если бы я захотел увезти эту икру домой, то мне самое меньшее потребовалось бы сто, а может быть и больше верблюжьих подвод.

Убедившись, что в сазанчике икры очень много и мне ее не выдавить за всю свою жизнь, я взял в карман несколько горстей свежей икры для своего ужина и направился через степь домой.

Только прошел долину и взобрался на ергень, смотрю — дерутся между собой два кургана-соседи, не сумев доказать друг другу, кто из них старше. От их сильных ударов зашаталась земля, и отлетавшие куски земли образовали десятки новых курганов.

Полюбовался я на это чудовищное зрелище и, боясь страшного колебания земли, скорей отошел обратно к реке.

Подхожу к реке… Что за новое чудо! Река вся охвачена пламенем. Она горит. Все живые существа в ней мечутся в предсмертной муке.

Борьба между огнем и рекой продолжалась недолго. Пали оба. Потух огонь, но истребил всю жизнь в реке и всю ее воду испарил. Посмотрев на эту жуткую картину, я было собрался идти домой, как вдруг заметил на берегу реки сидящего на камне старика с человеческой головой и рыбьим хвостом. Он сидел понурив голову, и плакал. Подошел я к нему и спросил:

— Кто ты и зачем плачешь?

— Как же мне не плакать, когда я потерял все свое царство; пожар уничтожил все мое богатство, всю мою реку и всех моих рабов рыб. Какой я теперь жилец без них! Ведь они мне давали жизнь. Я ведь был у них Усн-хада (Хан реки), а теперь я ничто и скоро, наверно, совсем погибну,— ответил мне старик, заливаясь горькими слезами.

Жалко мне стало старика. Думаю, как бы мне помочь ему? Я знал: что облака или тучи иногда превращаются в воду и падают дождем на землю. Поэтому я стал осматривать небо, нет ли где облаков или туч. Смотрю, у самого горизонта плывут белые облака и понемногу закрывают собою небо, а затем почернел горизонт и стало ясно, что идет большая грозовая туча.

Ну, думаю, теперь я помогу старику. Только бы не пропустить ни одного облачка. Я встал во весь свой гигантский рост (сами вы, хан, видите, каков я) и стал ожидать момента, когда облака будут проходить как раз над самой рекой. Ждать пришлось недолго. Ветер быстро пригнал их к реке. И началась у меня жаркая работа: я стал руками хватать облака и выжимать их над рекой. Ну, ясно, река постепенно стала наполняться водой и, наконец, разбушевалась весенним половодьем, когда я схватил и выжал над ней большую грозовую тучу.

Восстановив реку, я подсел к старику и спросил:

— Ну как, старик, доволен ли ты новой рекой?

— Река-то получилась славная, слов нет. Но что же я там буду делать один, без своих подданных, которые работали и кормили меня? Ведь я же без них пропаду с голоду,— ответил мне старик. Я тут же вспомнил о тех икринках, которые выдавил из сазана, и сказал старику: Ничего, старик, не беспокойся, и рыбы будут у тебя в реке.— С этими словами я повел старика к тому месту, где оставил целую гору свежей икры.

Только стали подходить к этой груде, как я заметил, что из нее выпрыгивают и падают в реку какие-то маленькие существа. Когда я присмотрелся хорошенько к ним, то оказалось, что это были настоящие рыбки, которые уже успели, под влиянием пожара и солнца, выйти из икринок.

Постоял, посмотрел я на эту занятную картину, как на моих глазах икринки превращаются в рыбешек и, отдав всех их старику, пошел домой.

Придя домой, захотел я приготовить себе ужин и стал шарить в кармане зайчонка да рыб, которых я выпросил у паучков. Но в кармане, кроме икринок, ничего больше не оказалось. Заяц и рыбы исчезли. Высыпал я из кармана икру, вывернул карман,— нигде их нет. Огорченный пропажей, я с пустым желудком лег спать.

Только стал я засыпать, как вдруг из кучки высыпанной икры стали доноситься до меня звуки, будто кто давится. Я заинтересовался этим, скорее поднялся, взял на ладонь икру и стал ее рассматривать одно зернышко за другим. И что же вы думаете я увидел? К своему удивлению, я обнаружил, что одна из икринок пожадничала и хотела целиком проглотить моего зайца, но не могла и давилась. Из ее пасти торчали только кончики ушей зайчонка.

Вытащив за уши своего зайца, я положил его около себя и стал искать, какая из икринок проглотила моих рыбёшек.

Найти мне не удалось, так как икринки тут же стали превращаться в рыбёшек, а рыбёшки стали метать икру, и я совсем запутался, где начало и где конец, и где мои, а где новые рыбы.

Ну, думаю, пусть себе размножаются: мне же будет больше, а пока, думаю, надо поужинать зайчонком. С этими мыслями я повернулся, чтобы взять убитого зайчонка, а его уже нет. По следам ясно было видно, что он убежал в степь. Что же делать? Не гнаться же мне за ним! Да и где искать? Думаю, хватит с меня и жареной рыбы. Повернулся с таким намерением к корыту, где размножались мои рыбы, хотел достать себе на ужин несколько рыб, но там не оказалось ни рыб, ни икринок: пока я искал зайца, они успели пожрать друг друга. Что же делать, пришлось спать не поужинавши.

Утром встал я с постели очень рано. Желудок бурчит, требует пищи. Чем бы, думаю, напичкать его неугомонного? Тут я вспомнил, что от мухи, которую я получил в подарок от стаи мух в долине, осталась голова. Скорей достал я эту голову, проткнул ее толстой железной палкой и стал жарить на огне. Пожарил, поел, а засаленную железную палку бросил в угол к дверям кибитки.

После сытного завтрака лежу себе на кровати и курю табак. Вдруг вбежала в кибитку здоровая собака и схватила зубами засаленную железную палку. Не успел я крикнуть на нее, как она в три приема проглотила мою железную палку и убежала.

Жаль палки, но что же делать, сам виноват. Не бросай к открытым дверям.

Потужив немного о своей палке, я, по обыкновению, пошел охотиться, побродить по всем местам, куда только ноги поведут.

Решил сперва сходить на реку, посмотреть, какая она стала. Река, как река. Даже лучше, чем раньше. Больше стало воды,гуще стали камыши. А птиц — тьма. Ну, думаю, теперь я поохочусь здесь. Осмотрелся вокруг и заметил на берегу реки большое количество уток. Подкрался к ним, снял ружье и прицелился. Уже хотел выстрелить, как вспомнил, что у меня только один заряд. Если выстрелю, то убью только одну утку, а надо убить больше. Ну что ж, сразу нашел выход: я повел ружье слева направо и выстрелил. Когда дым рассеялся, то я увидел на земле несколько десятков убитых уток. Забрав убитых уток,я пошел дальше.

Придя домой, я сварил своих уток в котле без воды, на тагане без огня, поел и лег отдохнуть. Лежу и слышу, где-то что-то тикает: тик-тик-тик. Что бы это значило?

Встал с кровати, вышел из кибитки и прислушиваюсь. Тиканье продолжается. Отошёл от кибитки на несколько шагов, тиканье стало доноситься до меня со всех сторон и даже из-под ног; нагнулся, приложил ухо к земле, тиканье стало еще яснее слышно. Ну, теперь я понял в чем дело: оказалось, что это шум роста травы. Постоял я, послушал еще немного эти звуки и направился к табуну своего прадеда.

Подъехав к табуну, увидел ожеребившегося пегого жеребца. Только что родившийся жеребёнок, ещё мокрый, едва стоял на своих растопыренных слабых ножках. Я подумал: оставлять их в степи нельзя, волки съедят жеребёнка. Надо взять ближе к своей кибитке. Подошел к ним, взял жеребёнка, взвалил на жеребца-мать, чтобы увезти, но жеребец никак не может поднять своего жеребёнка.

Что же делать?

Тогда я взял жеребца и взвалил на жеребёнка. Жеребёнок очень легко поднял свою мать и я пригнал его к своей кибитке. Подложив им немного сенца, я зашел в кибитку и взял посуду, чтобы доить жеребца. Но только вошел я в кибитку, как вдруг услышал храп и фырканье жеребца. Мигом выбежал я из кибитки, смотрю, дерутся жеребец и волк. Волк, видимо, хотел полакомиться жеребёнком.

Я сейчас же отвязал верблюжонка, который еще не родился, сел на него верхом и ринулся на волка. Волк от меня. Я очень быстро, не гнавшись за ним, догнал его, не ударив, убил его, не дотрагиваясь руками, взвалил его через горб верблюжонка и поехал домой.

Еду и чувствую, что-то волочится по земле с двух сторон. Оглянулся, посмотрел,— оказалось, что это тащатся по земле голова и хвост волка. Что же это такое? Неужели, думаю, это волк такой здоровый? Не может быть, волк как волк, такой же, как и все остальные. Может быть мой верблюжонок ростом маленький? Но нет, он оказался очень большим, потому что, когда я подъехал к самому высокому дереву, он стал щипать листья с самой верхушки. А может быть дерево низкое? Но нет. Когда я поднял голову, чтобы посмотреть на его верхушку, то шапка не удержалась на моей голове и упала. Что за оказия! Может быть, я сам стал маленький? А ведь был я не из маленьких, слава богу, пятнадцать саженей ростом был. Каждое утро из колодца рукой воду доставал и умывался. А наши колодцы, как известно, очень глубокие!

Я подошел к колодцу и по-прежнему очень легко достал рукой воды. А может быть колодец стал мелким? Чтобы проверить это, я взял камень и бросил в колодец. Солнце только что всходило, когда я бросил, а когда этот камень долетел до воды, солнце уже садилось. Значит, колодец не мелкий. А может быть, думаю, день короткий стал? Чтобы проверить это, я стал наблюдать все, что творилось вокруг меня, и заметил, что телка, с которой бугай встретился рано утром, к вечеру уже принесла теленка. Значит, день не короткий.

Так и не поняв, в чем тут дело, я привез волка домой.

По приезду домой, для устрашения других волков, я взял и повесил своего волка за хвост на столбе, вниз головой. В этот момент прискакал ко мне тушканчик и сообщил:

— Просо, посеянное твоим прадедом, теперь уже созрело. Иди скорей убирать, а то суслики все растащут.

Я скорее поймал тушканчика, сел на него верхом и помчался на просяное поле. Приехал на поле. Действительно, просо уже созрело, пора убирать.

Помчался я обратно домой, собрал всех телят-бычков, которых у меня не было, запряг их в телеги без оглоблей и ярем и отправился на поле. Еще не доехав до поля, я уже скосил просо, не скосив, убрал его, не убрав, нагрузил на подводы, не двигаясь с места, привез домой.

Приехав домой, пошел к столбу, посмотреть на волка. Что за чудо! На столбе висит волчья шкура, а самого-то волка нет. По кровяному следу видно, что он вылез из шкуры и убежал в степь. Ну, думаю, теперь волк будет вредить моему стаду.

Пошёл проверить своих коров. Подхожу к стаду и вижу — отелился наш бугай. Обрадовался я, скорее снял с себя свое платье, сапоги, шапку, чтобы не вымараться об мокрое, слизистое тело телёнка, и подошел к нему, чтобы взять его и на руках унести домой.

Только я подошел и протянул руки к телёнку, как он внезапно боднул меня и насквозь пронзил мою грудь своими острыми рогами Я скорее снялся с его рогов да бежать, а он за мной. Добежал я до своего платья, наспех вдел обе ноги в один сапог, а штаны, рубашку да сапоги взял под мышку и во весь дух пустился бежать. Оставив телёнка далеко позади себя, прибежал домой.

На другой день, взяв свое ружье, я пошел, по обыкновению, бродить в окрестности. День выдался очень жаркий. (Разгар лета). Подхожу к реке. Смотрю, по снегу, только что выпавшему, проходит свежий след лисицы. Я — по следам.

Через несколько шагов следы лисицы повернули прямо в воду. Присмотрелся я хорошенько к поверхности воды и увидел на ней едва заметные отпечатки следов лисицы. Это от меня, как от опытного охотника и следопыта, никак не могло ускользнуть. Ну, что ж, раз след виден, так я по следам иду дальше.

Следы привели меня к другому берегу, а там затерялись в густой траве. Я стал руками раздвигать траву и ползком продолжаю преследование лисицы. Ползая так в густой траве в поисках следов лисицы, я случайно наткнулся в тени бурьяна, который не рос, на лисицу.

Она сидела в компании ежа и змеи. Все трое азартно играли в карты. Я, не показав виду, что преследую лисицу, подсел к ним и попросил себе карту. Играю и наблюдаю за ними. Мошенничают ребята один чище другого. Ну, меня, конечно, провести трудно, я в два счёта обчистил их.

Ёж и змея, проигравшись, пошли искать взаймы деньги, а лисица предложила мне:

— Сейчас лето, тепло, могу и без шубы жить, закладываю свою шубу, давай сыграем.— Предложение я принял и, конечно, выиграл шубу. Сняв шубу с плеч лисицы, я пошёл дальше.

Забрел в глухую степь. Жара нестерпимая, жажда замучила. Пошел искать воду. Скоро набрел на худук. Худук оказался слишком глубоким. Пришлось снять свою голову и при помощи журавля опустить в худук, воды напиться.

Сижу у худука, жду, пока моя голова воды напьётся. Покуриваю себе и смотрю по сторонам. Вдруг я заметил, что недалеко от худука находится хотон. Около кибиток много народу и коней. Подумал: не иначе, как свадьба. Дай пойду, жажду ведь лучше утолять аракой, нежели водой.

Встал и пошел. Прихожу. Вхожу в кибитку, где шел пир, и сел у дверей. Стали разносить водку и махан. В это время хозяин кибитки говорит:

— Кто без головы, тому ничего не давать.

— Я подумал: «Кто же тут без головы?» Озираюсь вокруг, у всех головы целы и на плечах… На кого же это, думаю, хозяин намекает?

Тут я вспомнил, что я свою голову оставил в худуке, и понял, что хозяин про меня говорит. Скорей вышел из кибитки и побежал к худуку. А голова-то моя вылезла из худука и, посмеиваясь, говорит:

— Ты что же, брат, меня оставил здесь?

Взял я свою голову, надел ее и пошел обратно в хотон, где была свадьба. Вошёл в кибитку и сел у дверей. Хозяин увидел меня и приказал своим:

— Новому гостю подать водку и махан.— Мне подали. Наелся, напился до отвала и вышел на двор просвежиться в тени кибитки.

Сижу и смотрю по сторонам. Гляжу, с юга подъезжает тройка хорьков, впряженных в тарантас. Думаю: «Должно быть, какой-нибудь знатный гость приехал на свадьбу». Когда приехавшие вылезли из тарантаса, то оказалось, что это явился тарантул со своей женой и детьми погулять на свадьбе.

Посидел, посмотрел я на этих необычайных и забавных гостей и пошел дальше. Иду и слышу, кто-то разговаривает и кажется совсем возле меня. Огляделся по сторонам, посмотрел и вверх, и вниз, под собой никого и ничего, а разговор все продолжается. Думаю, что же это такое, где они спрятались? Стал искать. Везде искал, но нигде никого не обнаружил, а разговор все идет и все около меня.

Я хорошенько прислушался к разговору и понял, что голоса раздаются из-под моей рубашки. Скорее снял я рубашку и начал искать беседующих. И что же вы думаете, оказалось, что разговаривали между собой вошь и блоха. Блоха приехала сватать за своего сына дочь вши. Ну, а вошь отказывалась от родства блохи и говорила:

— За вашего сына я свою дочь не отдам, так как ваш сын, как и все ваше отродье, будет скакать то там, то здесь… И бог весть, куда он завезет мою дочь, а я хочу, чтобы моя дочь находилась недалеко от меня, чтобы можно было чаще видеться… Нет, не обижайтесь и не старайтесь, все равно ничего не выйдет… Идите с богом домой.

Удовлетворив свое любопытство, надев рубашку, пошел дальше. Иду и думаю обо всем, чтобы не скучно было. Но что-то ничего не думается, мысли мои куда-то задевались. Стал искать, а они, оказалось, устроили с ветром скачки на быстроту и далеко убежали вперед.

Намазав свои пятки жиром, чтобы они не скрипели, я побежал вдогонку. Бегу и спотыкаюсь о свою тень. Наконец, я догнал их, когда они сидели с ветром на краю земли и спорили, кто из них скорее пришел на край земли.

Быстренько собрав свои мысли, я пошел обратно домой.

По пути встретил много журавлей. Они лежали на дороге, точно мертвые. Заткнул я себе за пояс несколько журавлей и продолжал путь.

Не успел я сделать и пяти-десяти шагов, как вдруг журавли полетели и потащили меня с собой. Лечу и думаю: почему же это журавли лежали на дороге, если они не были мертвыми?.. Объяснить этого я не мог.

Тем временем журавли стали освобождаться от меня. Улетел последний журавль, и я полетел вниз. Лечу вниз и думаю: ну, теперь крышка. Скоро я почувствовал, что ударился об землю… Но что за чудо! Я на чем-то несусь с бешеной быстротой. Когда опомнился и осмотрелся, то оказалось, что я скачу на волке.

После я узнал, что дело с журавлями и с волком обстояло очень просто. Журавли в тот момент, когда я их брал, оказывается, были пьяные. Они напились свадебного вина, которое везли в бочках. Бочки от жары потрескались и рассыпались; вино вытекло и образовало большую лужу на дороге. Ну, а потом, когда хмель прошел, они полетели, но так как они были просто заткнуты за пояс, то стали легко освобождаться и улетать от меня. Ну, ясно, я полетел вниз и упал на спящего волка. Волк с испугу пустился бежать, пока я успел опомниться и слезть с него.

Несусь я на волке. Смотрю, скачем мимо какого-то большого хотона. Почуяв волка, выскочили собаки и погнались за нами. Волк прибавил ходу, пустился в степь, к оврагам. Думаю, как же мне теперь быть, как мне слезть с волка? Спрыгнуть — боюсь ушибиться. Не успел я прийти к определенному решению, как вдруг волк, добежав до своей норы, со всего разбегу ушел в нору, а я оказался около норы.

Так я спасся от волка.

Когда я пришел домой, то встретил у себя вашего посла, которого вы не посылали, и получил,ваше- приглашение, которое вы не делали. Вот я и явился к вам.

Все, что я рассказал,— истинная правда. Если тут есть хоть одно слово лжи, то пусть я утону на вершине горы в воде, которая утекла, пусть я сгорю в огне, который потух и пусть выклюет мне глаза сдохшая ворона.

А теперь, хан, вы отдадите мне свою дочь… в жены.

Так закончил рассказчик и встал перед ханом на колени.

— Нет,— ответил хан,— я не отдам тебе свою дочь,— ты, ведь, сукин сын, лгун, рассказал не семьдесят одну небылицу, а семьдесят две. Семьдесят вторая та, что я за тебя отдам дочь, а дочери ханов никогда не бывают женами черной кости.

Так и не отдал хан ему свою дочь.

Источник:

КАЛМЫЦКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ

Перевод с калмыцкого. Переиздание.

Составитель — редактор В. Е г о р о в
Художники: Д. Санджиев, В. Мезер
Художественный редактор В. Бессонов
Технический редактор В. Арбакова
Корректоры: М. Бочкаева, М. Нантиева

Калмыцкое книжное издательство, 1978, г. Элиста, ул. Революционная, 8.